На Владимиро-Суздальской земле иконописание возникло много веков назад. Палехские мастера выделялись своим искусством. В 1814 году Гете заинтересовался состоянием суздальского иконописного дела. Отвечая подробно поэту, владимирский губернатор Супонев указывал на «превосходный» характер искусства села Палех. Вслед за письмом Супонев отправил Гете четыре иконы, среди них два «произведения Коурцевых», братьев Андрея и Ивана из Палеха.
В предреволюционные годы изготовление икон сосредоточилось в крупных капиталистических мастерских. Палехские предприниматели, особенно «иконный король» Сафонов, большими партиями отправляли «богов» и «святых угодников» в Питер, Москву, Сибирь, Нижний Новгород. Заказы им поступали крупные. Только на ликах Серафима Саровского, мощи которого были «открыты» в 1903 году, хозяева нажили целые состояния…
Неподалеку от икон местные вязальщицы продавали шерстяные варежки, перчатки, носки. Под горой, ниже церкви, стояли «купцовы лавки» и трактир.
Ближе к берегу Палешки громоздились возы с парскими калачами и другой снедью, палатки с красным товаром, шорными изделиями. Тут же были игровые лотки, рулетки, шарманки с попугаями и ящиками «счастья». Их владельцы зазывали публику, выкрикивали то и дело: «Сделай щелчок, получишь пятачок», «Юбочка наша, головка ваша…»
Из волжских городов приезжали в Палех играть «обдувалы», как их называли крестьяне окрестных деревень. Вот под навесом утроился маклер и на ящике из-под сахара, перевернутом кверху дном, замысловатыми переплетениями раскладывает длинный шнурок. На ярмарке стоял невообразимый шум. Каждый продавец кричал, нахваливая свой товар.
Утром возле калитки дома можно увидеть сгорбленного человека с длинной бородой. Волосы его прижаты веревочкой, очки вскинуты выше лба. На нем – плисовая рубашка, фартук с нагрудником, запачканный разными красками. Это иконописец-надомник вышел подышать свежим воздухом.
По улице идут ребята в картузишках, рубашонках, молескиновых штанишках, босиком.. Это ученики-иконописцы несут их в чеканную мастерскую. Тяжело ребятам, а нести надо.
К центру села тянутся подводы с пряжьем кипарисового дерева. Справа стоит длинная постройка. С той стороны, которая освещена солнцем, вся стена заставлена большим иконами, их вынесли сушить.
Ближе к реке – склады. Из них выносят и кладут на подводы упакованные иконы. Путь их – в Шую, потом – по всей России.
Рядом их ворот каменного дома выезжает тройка с бубенцами. Хозяин крупной иконописной мастерской отправился в Москву. Там у него свои дома и торговое дело.
В полдень на улице появляется много людей. Они расходятся во все концы села, каждый к себе домой: в иконописных мастерских обеденный перерыв…
Палех столетиями жил иконами. От надомничества он переходил к мелким семейным мастерским; позднее их поглощали более крупные, становившиеся настоящими капиталистическими предприятиями. По записям конца XIX века, приведенным Н.П. Кондаковым, их было более десятка. В Палехе и окружающих деревнях тогда насчитывалось 418 человек, занятых иконописанием. 270 из них (200 мастеров и 70 учеников) работали у Н.М. Сафонова, мастерская которого постепенно превращалась в солидную фабрику.
Нелегко жилось мастерам-иконописцам. Непомерно длинный рабочий день, часто недостаточность света и воздуха в мастерских – все это приводило к тому, что иные мастера заболевали чахоткой и умирали не дожив и до сорока лет. «Так богу угодно» - на все был один ответ.
Хозяин самой большой и самой благоустроенной по тому времени мастерской Сафонов, наживший на чужом труде миллионы, был известным мастером-иконописцем. Он любил искусство, знал разные стили и традиции древней живописи, принимал в мастерскую лучших мастеров и требовал от них высокого качества работы. Иконы, вышедшие из сафоновской мастерской, были лучшими. А хозяин слыл просвещенным человеком. Он не прочь был иногда и поиграть в либерализм.
Иконописцы, особенно молодые, возмущались тем, что хозяева «допускали оскорбление личности действием». Они ненавидели установленные порядки, протестовали против тяжелого режима, как могли. Многие мастера, отчаявшись, искали забвения в водке.
По утрам жители села нередко сказывались свидетелями такой сцены. Уже пожилой бородач иконописец Иван Кувшинов появлялся на улице пьяный. Он заглядывал в окна иконописного предприятия и бушевал:
- Воры! Воры в мастерских!...
Кончалось «представление» тем, что выходил приказчик «иконного короля», избивал Кувшинова и с помощью полиции отправлял в «каталажку». Жена приносила туда холст, кисти, краски. Проспавшись, Кувшинов принимался за работу. И вот что удивительно. Лики святых, написанные в таком греховном месте, сафоновская мастерская принимала.
Известный советский живописец, народный художник СССР, лауреат Ленинской премии Павел Жмитриевич Корин, сам палешанин, знал Кувшинова и говорил, что он «обладал даром настоящего живописца. А вот погиб. Среда заела».
И все же палешане любили свое село и свое дело. Они находили поэзию в труде. Их вдохновляла палехская природа – холмы с березовыми, еловыми и сосновыми рощами, берега Палешки, теряющейся меж ольховыми зарослями. И не раз талантливая кисть оставляла яркие зарисовки на сюжеты, никак не подходившие к церковными канонам. Хранились они в домах безвестных иконописцев, и лишь после Великого Октября открылись народу.
Зайдите в старый дом Кориных. На стене вы увидите икону «День ангела». Название религиозное и изображены святые. Но как? Слева в облаках – спаситель, справа на земле – ангел-хранитель с Дмитрием-царевичем. Но посмотрите внимательнее. Это же живописная картина с красивым ландшафтом. Под спасителем – игривая речка, через нее перекинут мост, на берегах кусты. Вряд ли святая церковь допустила бы такие вольности. Написал картину тот самый Дмитрий Николаевич Корин, который не перенес затхлой атмосферы палехских мастерских. И совсем уже не вяжется с иконописным направлением карандашный набросок на обороте иконы.
В фондах Палехского музея есть небольшая картина самоучки-иконописца М.С. Климанова. Полутемная каморка. В ней тесно: иконы, иконы, иконы. Старик с кистью склонился над образом святого. На лице иконописца – мука. Видно, что не вдохновение владеет им, а нужда заставляет сидеть за столом.
Вместе с мечтой о настоящем деле, о свободе искусства вырывался наружу более сильный протест.